Это приказ о строгом выговоре с последующим увольнением. За что — не так и важно. — Руководитель присел и навострил ручку. — Ты куда желаешь пойти, Сифак, — на хуй или в пизду?
— Чё?
* * *
Ближе к вечеру Сифак вернулся в свою квартирку и в спальне обнаружил девушку в пеньюаре. Она сидела, нога за ногу, на стульчике, и призывно смотрела на Сергеича.
— Я твоя Совесть, — заявила Она без прелюдий. — Я сегодня осталась дома, и ты весь день куковал без меня.
— М-да, — грозно произнёс мужчина, поскрёбывая грудину в общем. Кажется, он не удивился. Современного человека вообще нельзя удивить, ему можно только сочувствовать. Или не делать сего бесполезного занятия. Ему всё похуй, вообще всё. Кроме полуголых женских сисек у себя в спальне.
— Почему ты в неглиже? — спросил завхоз. — Хочешь меня соблазнить, а потом обвинить в изнасиловании?.. Сразу предупреждаю, что денег нет, и ничего нет.
— Ха-ха, — усмехнулась Совесть. — Я бесстыжая, хотя и не конченная. Можешь посмотреть на других, — Она щёлкнула пальцами. И:
Мужчину со всех возможных сторон обступили картины чужих ментальных связей. Сифак увидел бабку Варьку и её абсолютно голую совесть в виде обрюзгшей старухи, где всё тело представляло собой сплошной целлюлит. Вместо титек — сало с огромными сосками, а вместо задницы — искусанная временем пельменина.
— Тьфубля, — школьного завхоза чуть не вытошнило.
Совесть маршрутчика представляла собой раскованную девку, в фирменных трениках, делающую гимнастику. Совесть мыши-попутчицы мыла посуду; совесть жирдяя, такая же жирная, валялась на диване рядом с хозяином, — закутанная в шубу; совесть мента, сидела голой в ванной и занималась мастурбацией;
— А совесть директора? — спросил Сифак, щурясь по сторонам.
— Добывает гранит! — девушка повела вокруг прелестной ручкой и картинки поблекли, исчезли.
Совестью мы обычно называем то, чего не понимаем. Да и нужно ли сие понимание.
— Для чего весь цирк? — спросил Сергеич невозмутимо.
— Не цирк, — ясно ответила девушка. — Случайно, типа сбой души. Забей.
— Шутя, — легко согласился мужчина. Правда, не очень уверенно.
Совесть встала и шагнула к порогу. Размыслила вслух: — Пойду ужин приготовлю. Хочешь?
— Ты знаешь, я… так думаю, что смогу обойтись без тебя, — невпопад заметил Сифак Сергеич. — Например… я могу выпить бутылку водки, потом задушить тебя нахрен и выкинуть в помойку. А вот ты так не можешь, представляешь?!
Сифак с гадкой усмешкой взглянул на Совесть. Та глянула пристально в ответ и развязала пояс сорочки, развела полы в стороны, обнажив живот и грудь.
— Ничё так бельишко, — не сдержался мужчина, покатывая нечто в кармане.
— Раздеваешь меня, специально, — констатировала Совесть. — Знаешь, лицемерие опутало вас, всех вас, драной паутиной. Вы — люди, уже задрали сами себя, но не можете остановиться, и поэтому продолжаете.
Она нервно запахнула халат и растаяла. Испарилась. Как спецэффект.
— Не могла свинтить без пафоса, — проворчал хозяин. И добавил через паузу. — Надеюсь, без ужина всё же не оставит.
— …авит… ит… — нервничая, отозвалось квартирное эхо.
* * *
— Доброе утро! — любезно улыбнулась бабка Варька, админша домового чата и соседка школьного завхоза по этажу.
Мужчина приветственно кивнул и поспешил далее, мимо лавочки с бабкой. Вдруг встал, задумчиво прочесал левую грудь и обернулся.
— Счастливого пути! — помахала ему Варька вслед.
Через некоторое время Сергеич уже находился в маршрутке. Из динамиков по салону разносился бодрый голос водителя:
— Уважаемые пассажиры! Благодарю Вас за своевременную оплату проезда! Конечная остановка через десять минут, а следующая остановка «Школа» через полторы минуты, по графику…
— Здравствуйте!
— Ура!
— Семён Сергеевич!
— Привет-привет, мил человек!
— Ого, классный у нас завхоз!
— Суперски!
— Семён Сергеевич, ты моя гордость! — в конце школьного коридора завхоз столкнулся с директором. — Пришёл приказ из районо о твоём награждении!.. Щас всё расскажу, заодно конвертик с баблом выдам… Пошли на по-чайку, — руководитель подмигнул, увлекая работника в сторону своего персонального кабинета.
* * *
— Со мной однозначно лучше! — усмехалась Совесть, с комфортом лёжа в сердце дорогого мужчины. — Не так ли, Сифак Сергеич?
«Притча о ревности» (июнь)
* * *
Ревность — то понятие, которое стоит между любовью и ненавистью. И не может принадлежать ни одной из Сторон в чистом виде, более того, ревность — сие вовсе не понятие, а довесок. Емкий, но. Тем не менее.
Тем не менее, без ревности не жизнеспособны как любовь, так и ненависть. Точнее, жить-то они способны, однако без эмоций сие не жизнь. И не смерть. Не пойми что, как-то так. Слишком много частицы «не» потому что.
* * *
— Упокой, Господи, раба твояго Алексея, — бодро пел батюшка, стоя в изголовье открытого гроба.
Кладбище. Июньский полдень. Покойник Лёха с инфарктом. И два десятка провожающих тело. Разумеется, проводы в могилу, а дальше как повезёт…
— Простите, — рядом с одиноко стоящей женщиной затоптался мужчина. Приблизительно её возраста, лет тридцати. — Вы знали Лёху?
— Да, — ответила она, не удостоив мужчину и взглядом. Неприлично смотреть на мужчин на кладбище, таков был первый порыв.
— Я — Виталий, и я родственник Лёхи, — голос однозначно приятный, вежливый.
Когда мужчина подходит к женщине, то цель у него одна — познакомиться. Кладбище — лишь условность, без всякого (так сказать) шовинизма к покойнику. Хотя до сегодняшнего полдня с Ольгой в городе для мёртвых — не знакомились.
— Я Вас вижу первый раз, — не отставал голос. Со всем возможным тактичным шёпотом. — Ээээ…
Повод взглянуть на подошедшего всё-таки проявился. Виталий глаза не отвёл, более того — улыбнулся.
— Оля, — слегка улыбнулась дамочка в ответ. — Я коллега Алексея, пришла от имени коллектива почтить… наша группа программистов разбросана по стране и миру, и я единственная, кто жила с ним в одном городе.
Вообще. Для женщины открыть своё имя незнакомому мужчине — это значит подарить надежду. Поэтому женщины обычно свои имена первым встречным не раздают. Но. На кладбище назвать себя — это исключение из правил. То бишь, можно, тем паче сей мужчина симпатичен… насколько оный может им быть в женских глазах.
— Я — дальний родственник, — дополнил Виталий. — Можно сказать, восьмая вода на седьмом киселе, гм… однако… пришлось помочь на этапе организации печального торжества. Блин.
Ольга еле заметно усмехнулась. Теперь ясно, что её конкретно «клеят», но подспудно ревнуют к почившему программисту.
— Я Алексея Александровича вижу впервые, — ответила она сугубо деловым тоном, кивая на открытый гроб. — Даже телефон его не знаю, общение шло через переписки.
Облегчение быстренько проскакало по лицу Виталика. Он облизнулся как самодовольный кот.
— Хотите, я вас подвезу, куда скажете, — спросил мужчина непросяще. — Наверняка, на поминки вы не пойдёте… а без меня обойдутся.
Ну, такова примета нашего времени — с кладбища в койку. Если пропустить никчемные формальности. Впрочем, так было во все времена, просто мы — среднестатистические люди, не думаем о прошлом. По крайней мере, столько же, сколько думаем о настоящем или о будущем. (Бомжи не в счёт).
Тем паче, что конкретный покойник имеет к парочке опосредованное отношение. Осуждать — глупо, а порицать — странно, пусть оба глагола и одинаковы по смысловой нагрузке.
— Опускайте гроб в сыру землю! — певуче распорядился батюшка.
— Не поеду на поминки, — решилась женщина. — Но кушать я хочу.
* * *
Ольга вошла в кафе первой и остановилась, отсматривая позиции обеденного зальчика. Суета присутствовала в привычном для москвичей количестве, примерно на 2/3 мест.
— Вон свободный, — кивнул Виталик на чистый столик.
— Угу, — шагнула туда спутница. Сопроводитель держался чуть сзади, придерживая дамскую талию, ненавязчиво.
Ненароком мужская рука интимно провела по женским ягодицам, обыкновенно так лапают свою девушку, как бы ненароком, на пару секунд, соскальзывая ладонью с талии на задницу.
— Стоп! — Оля резко встала и прямо глянула на спутника. Тот смутился, убрав шкодливую пятерню за спину, инерционно. С языка чуть не слетело: «Я нечаянно», вкупе с тупой виноватой ухмылкой вполне отмазка.
— Так! — Оля почмокала губками и… чуть пихнув спутника, расчищая дорогу, — прошла к ближайшему столику с остатками еды, опустилась на стульчик, схватила недоеденный кем-то
